Ловта о Мяндаше

Старик и старуха жили. Ну и родилось им три дочери. Жили-жили, старуха встала утром и огонь разводить начала, а тут-то с другой стороны вежи ворон крыльями затрепыхал. Старуха испугалася:

— Вставай, старик, вставай!

Старик поднялся и выглянул за вежу. А перед ним красивый человек предстал, большеносый, весь в черном воронова крыла.

Старик гостя позвал в вежу, старуха питеньё и единьё на стол подала. И вот завелась беседа, сватанье началось.

Человек дочку в жены просит. Старики дочку стали отдавать и отдали старшую.

Ну, и пошла дочка их с мужем в свой новый дом. А старик со старухой жили-поживали.

Жили-жили — старуха огонь разводить стала. На чистые двери глянула, а тут ласты морского зверя виднеются. Испугалася старуха!

— Старик, вставай! Вставай, старик, скорей!

Старик поднялся, встал, двери открыл и выглянул из вежи. А перед ним морокой зверь предстал. В вежу вошел толстым человеком, сел у очага. Ну, поели и попили, и беседа завелась. Сватанье началось. Жирный человек у стариков дочку начал сватать. Старики стали отдавать и отдали дочку среднюю.

Морской зверь домой пошел, жену к себе повел. А старик и старуха по-прежнему зажили.

Жили-жили. Одного дня старуха утром встала, огонь разводить начала, на чистое окно глянула. А с той стороны вежи дикого оленя рога красуются.

Старуха будит старика.

— Вставай, старик, вставай!

Старик встал, из вежи выглянул, а перед ним Мяндаш — дикий олень. Старик Мяндаша в вежу позвал. Он в вежу вошел — человеком предстал, очень красивым явился.

Старуха питеньё и единьё на стол подала, ну и завелась беседа, сватанье началось. Мяндаш в жены дочку просит. Старики стали отдавать и отдали младшую дочку. Мяндаш-парнь ушел домой с молодой женой.

Старик и старуха вдвоем остались жить. Шили-пожили, надо к детям в гости сходить, проведать, как они живут. К ворон-зятю пошли. Стали подходить — вороновы дети вокруг вежи летают. Увидели и закричали:

— Мама, мама! Бабушка и дедушка к нам в гости идут!

Дочерь старшая из вежи вышла, отец и мать к дому приблизились. Она подошла, поздоровалась с отцом, с матерью и в вежу их ввела. Пока пили и ели, солнце закатилось, ворон-зять в вежу вошел человеком. Ну, тесть и теща поздоровались. Вместе сели они и есть стали, и пить стали, и спать повалились.

Утром проснулись и, вставши, ели и пили, и назад пошли.

Недолго пожили — зятя морского зверя проведать пошли. К зятю пришли, тут тюленята-серки у вежи играют и матери кричат:

— Мама, мама! Бабушка и дедушка идут!

Ну, и дочерь средняя из вежи вышла к отцу и матери навстречу, с рукой наполовину отгрызенной. Ну, и поздоровались они, и отец и мать в вежу взошли.

Наготовила дочка единья и питенья, и стали они есть, и стали они пить. Ну, и вечер пришел, и тестю и теще зять толстым человеком в вежу вошел. Тесть и теща поздоровались и угощались разной рыбой и другой едой. А утром, восстав ото сна, поели и попили, с дочерью и зятем попрощались и домой пошли.

Вернулись домой, недолго пожили они — к Мяндаш-зятю направились. Идут и к веже пришли. Мян-даша дети увидели их и закричали:

— Мати, мати! Дедушка и бабушка к нам в гости пришли!

Мяндаша жена из вежи наружу вышла, одетая в суконное платье, длинное и черное, гладкое платье. Отец с матерью поздоровались, она их в вежу ввела и готовить питеньё и единьё начала.

Вот и солнце закатилось. Тут чистые двери открылись, и Мяндаш свежего мяса положил, внутрь вежи заглянул и увидел, что тесть с тещей у него в гостях домовничают. Мяндаш в вежу вошел человеком и перед тестем и тещей пригожий предстал. И яств, и питья наготовили, и ели, и пили, и спать повалились. Утром, ото сна восстав, зажили. Мяндаш-зять охотничать ушел. Бабушка сплела красные ошейники для каждого внучка и повязала их вокруг шей детей Мяндаша. Внучики играли в этих красных ошейниках, и было хорошо.

Жили-жили, Мяндаш-зять домой возвратился,— снаружи оленем с рогами красивыми, а в дом войдя,— человеком, и спали ночь, а утром, встав, старик и старуха назад, домой, пошли в свою вежушку. А Мяндаш-зять их не пускает, оставляет здесь, дома жить.

Старик один ушел. Ходил, ходил, что было добра, что было живота (скота.— В. Ч.) у себя дома собрал и назад вернулся. Ну и стали жить.

Жили-жили, и старуха стала браниться, что не по ее обычаю здесь поступают: постелю мокрую после сна детей надо сушить, а не выбрасывать в воду. Жили-жили, и Мяндаша жена свою мать послушалась — положила мокрую постелю на двери сохнуть на солнце. И забыла.

Солнце закатилось. Мяндаш вернулся домой, к дверям вежи подошел, и на них постеля положена сохнуть, от нее кислый запах исходит. Мяндашу этот запах в ноздри ударил, ему уши оттянуло назад, он чихнул, а обернуться не мог, не мог он принять человеческий облик.

Мяндаш воскликнул:

— Зачем положили постелю сушиться? — и побежал в лес, в тундры побежал. И все дети, все мяндаш-парнь, ребятки его, все за ним побежали один за другим.

И даже самый маленький, тот, что на коленях у матери был и грудь сосал, и тот встрепенулся, в теленочка-сосунка превратился и побежал за ними вслед.

Мяндаш-каб осталась одна, вскочила за ним, мет-нулась, маленького зовет к себе на колени, домой к себе зовет:

—К маме, домой поди! Поди к маме, поди! Поди, у мамы есть тита. Поди к маме, поди! Поди, у мамы есть другая, Поди к маме, поди. У мамы теплые колени и грудь.

А Мяндаш-парнь отвечает ей:

—Не могу я вернуться, мама, не могу! Меня тянет веселье вольной жизни дикарей. Олений зов меня влечет. Жар молодых рогов — мой восторг! Игра пургой — моя радость! И хруст копытец — мое весёльство!

Не могу я вернуться, не могу вернуться, мама! Тогда ответила мать:

—От бесчестного дальше уйди! Счастливому дайся поближе! Пусть будут глаза твои полузакрыты и бока твои доступны стреле! Небесному человеку будь хлебом и солью!

Супруга Мяндаша — Мяндаш-каб осталась одна. И стала жить. И замуж вышла. Замуж вышла, не живет, а плачет — своего Мяндаша вспоминает.

Мяндаша вспоминает — песню поет:

Мяндаш жил —

Котел был большой,

Он полным-полный кипел,

Полное пламя полный котел,

Дно котла охватывало,

Вокруг всего котла полыхало.

Лыпс был широк, как вежные двери.

Лыпс согревался огнем очага,

И было тепло мне, было тепло.

А теперь живу

С небесного человека отродьем,

Котелок варю —

Половинка пуговки медной.

Однажды спала Мяндаш-каб, и приснился ей сон. Мяндаш приснился, привиделся ей Мяндаш мужем. Он сказал ей ласковым голосом:

— Женушка, милая, очень жаль мне тебя. Жаль мне, как ты живешь. Я все знаю. Твоей муки не могу я дольше терпеть. Скажи твоему мужу, скажи ему, пусть в святом месте застрелит меня! Утром пусть он придет, на заре, и добудет меня. А мою постелю возьми, убери под свое ложе.

Утром встала Мяндаш-каб и научила мужа велению Мяндаша.

Муж послушался. Он пошел на то местечко и подстрелил добычу — дикого оленя. Добыл и принес свежее мясо есть.

И стали жить. И муж стал промышлять хорошо.

Стали жить, а мать бранится на дочку, зачем она не сушит постелю, а в воду бросает проточную. Послушалась дочь своей матери, положила шкуру сушиться на солнышко, а сама вошла в вежу. Солнце закатилось. Женка из вежи на улицу вышла, чтобы шкуру прибрать, а тут-то постели нет!

Невесть куда делась ностеля!

Мяндаш-Нийд

Як розуміти слово "Мяндаш", який його смисловий корінь? Згідно з тлумаченням Петра Васильвича (оповідач казки), воно походить від слова "м’янна" — ніжне оксамитове хутро, що вкриває молоді паростки оленячих рогів на першому-другому місяці...

В горах и вараках (пологая гора, покрытая лесом), на ламбинах (ложбинах. — В. Ч.) и тундрах, где не живет человек и никогда ему не живать, куда не след ему ходить, живут мяндаши.
Жила там Мяндаш-дева, женщина-олень. У нее родилось теля — сынок. Жил он, жил и у Мяндаш-девы скоро превратился в молодого оленя — Мяндаш-парнь.
Мяндаш-парнь ходил на охоту. Однажды он вернулся домой. Пришел к матери и сказал:
— Вот, мати, будем жить в веже из оленьих шкур; порогом будет чаппыд (звено шейных позвонков.— В. Ч.), доски крыши — из ребер, опоры —ноги оленя, а чистое место — хребетною костью обложим, а камни очага пусть будут, как печени, гладки.
Построил вежу и сказал:
— Это есть мяндашей вежа!
Перевернулся — человеческий облик принял. Перевернулась Мяндаш-дева — и в человеческом облике предстала сыну. И вот Мяндаш-парнь матери сказал:
— Я хочу жениться и взять замуж дочь человеческую.
Мяндаш-дева ему говорит:
— Сынок, ты не сможешь жить с человеческой девушкой. Она другого запаха. Она не сможет быть чистой, как ты. Ты мяндаш — дикий олень. От ее запаха ты всегда будешь прядать ушами. Тебе не будет терпения жить в своем доме.
Но мяндаш-сын, молодой парень, сказал:
— Приведи дочь человеческую. Будем жить. Она будет меня беречь.
Тогда Мяндаш-дева вышла на волю и пошла искать своему сыну жену. Обернулась дикой важенкой и переплыла через Мяндаш-йог — кровавую реку. В Мяндаш-реке волны из легких, а камни из печеней. Перешла через реку и побежала вперед. Бежала, бежала и пришла к человеческой веже. Перевернулась и простой женщиной вошла в дом человека. Вошла, сняла канъги (лопарская обувь из оленьего меха или кожи) с ног и спросила:
— Которая дочка пойдет моему сыну женой?
Старик, что жил в веже, имел трех дочерей. Старшая дочь говорит:
— А я пойду!
— Ну, если ты пойдешь,— сказала Мяндаш-дева,— то положи мои каньги сушиться. Хорошо их расправь и просуши,— а сама вышла из вежи наружу.
Каньги были не простые. Внутри они из пойды — жира, а стельки — те были из самой нежной, самой вкусной пойды — тонькс.
Вот ночь Мяндаш-дева спала, а утром пробудилась и говорит старшей девушке:
— Принеси мои пойденные каньги и правильно расправленные стельки.
А у девушки жир из канег съеден! Вместо жира она положила в каньги траву, а стельки сделала из простого, «овечьего» сена. Принесла к Мяндаш-деве эти каньги и сказала:
— Суй ноги!
Мяндаш-дева стала одеваться, а в каньгах-то сено, и стельки не те! Ну, Мяндаш-дева ничего не сказала.
И пошли они — Мяндаш-дева и дочь старика. Пришли к Мяндаш-реке. Спрашивает Мяндаш-дева:
— Как ты, Пейть-олльке (Оползший Чулок.— В. Ч.), пойдешь через Мяндаш-йог — кровавую реку, где волны из легких, где камни из печеней?
А та и говорит:
— Как ты, так и я.
Ничего не сказала на это Мяндаш-дева. Обернулась дикой важенкой, переплыла через Мяндаш-реку и побежала вперед. Молодица осталась на берегу реки. Бродила, бродила, тонула, тонула, едва-едва перебралась через реку.
Мяндаш-дева домой пришла. А около вежи бегают пыжики-ребятки.
— Подите встретьте молодицу,— сказала им Мяндаш-дева.
Они побежали, круто копытцами перебирая. А у молодицы в руках посошок. Этим посошком она их била всех по носу до крови. Мяндаш-парнь домой убежали.
Вот молодица пришла к веже мяндашей. Вежные двери открыла и говорит:
— В мяндашей вежу войду — через чаппыд-порог шагану. А чистое-то место хребтовой костью обложено! А опоры-то — ноги оленя! А крыша-то из шкур!
Тут Мяндаш-дева сказала:
— Здесь в камень превратись!
Та окаменела. Вот Мяндаш-парнь с охоты возвратился. Спрашивает мать:
— Мати, привела ли, нет ли жену?
И Мяндаш-дева сыну ответила:
— А здесь она, камнем стоит.
Тогда Мяндаш-парнь сказал:
— Если эту камнем сделала, так веди другую.
Вот Мяндаш-дева обернулась дикой важенкой и опять побежала к тому же старику. Переплыла через Мяндаш-реку, где легкие — волны, печени — камни, и пришла к веже. Обернулась человеческой женщиной и вошла в дом.
Старик имел теперь двух дочерей. Мяндаш-дева сказала:
— Которая девка пойдет за моего сына замуж?
Средняя кричит:
— Я!
— Ну, ты и пойдешь,— говорит Мяндаш-дева.
Сняла каньги, дает средней дочке.
— Возьми каньги и просуши. Стельки хорошо расправь и положи сохнуть.
Та дернула стельки из канег, а стельки-то из тоньке-пойды. Она каньги положила сушиться, а тоньке-пойду съела.
Мяндаш-дева ночь проспала, а утром встала и говорит средней дочке:
— Поди, подай мне каньги обуть.
А стельки-то съедены. Вместо них простое сено положено. Мяндаш-дева стала одеваться, а стельки-то не те! Вместо тоньке-пойды обыкновенное сено. Мяндаш-дева оделась.
— Пойдем! — сказала.
Пришли к реке, и Мяндаш-дева спрашивает:
— Как ты пойдешь через Мяндаш-йог, кровавую реку? В ней волны из легких и камни из печеней?
А та и говорит:
— Как ты, так и я.
Мяндаш-дева обернулась дикой важенкой и переплыла через реку. Молодица же осталась на берегу. Бродила, тонула, едва-едва перебралась через Мяндаш-реку.
Мяндаш-дева подошла к своей веже. У вежи играли пыжики-ребятки. Она им сказала:
— Подите навстречу молодой.
Они побежали молодицу встретить и привести. А у нее был в руках посошок. Она им всех била по носам до крови. Они домой убежали к матери, показали ей мордочки и говорят:
— Вот как молодая нас встретила.
Молодица пришла к мяндашей веже. Пришла, двери открыла и говорит:
— В дом мяндашей войти — через порог из шейных позвонков перемахнуть. Из хребетных костей полы уложены. Как печени, гладки камни очага, и опоры — ноги оленя... Мяндаш-дева оказала:
— Тут в камень превратись.
Девушка окаменела.
Мяндаш-парнь с охоты пришел. Прямо к матери идет:
— Мати, где же мне жена?
Мяндаш-дева ему отвечает:
— Тут камнем стоит.
— Ну, когда камнем сделала и эту, так иди, приведи мне еще жену. Мать обернулась дикою важенкой и побежала. Переплыла через Мяндаш-йог, превратилась в женщину-человека и вошла в вежу к тому же старику. У старика одна дочь. Говорит ей Мяндаш-дева:
— Пойдешь ли ты за моего сына замуж?
Девушка ей в ответ:
— Какая буду жена твоему сыну? Он мяндаш!Я сыну мяндашей в жены не гожусь.
— Иди, дочь человеческая, в вежу мяндашей жить,— говорит Мяндаш-дева.— Иди, вот прими мои каньги сушить и стельки расправь хорошо.
Девица каньги приняла, отнесла их сушиться, а стельки расправила, развесила и высушила исправно.
Мяндаш-дева ночь спала, а утром, пробудясь, говорит:
— Принеси мои каньги со стельками.
Девушка тоньке-пойду хорошо просушила и каньги со стельками подала Мяндаш-деве надеть. Мяндаш-дева оделась и пошла. И вот дочь человеческая в мяндаш-вежу идет.
Приходят они к Мяндаш-реке, и Мяндаш-дева спрашивает девицу:
— Как ты, дочь человеческая, будешь через Мяндаш-реку идти? Мяндаш-йог, кровавая река, в ней легкие — волны, гладкие печени — камни.
Девица сказала:
— Переходи, Мяндаш-дева, через Мяндаш-реку и я как-нибудь, может быть, перейду.
Мяндаш-дева через реку переплыла, а девушка осталась у реки на берегу. Отщепила она кору ольхи-дерева и села у воды. Ольху-дерево откусывает, ольховую кору жует, брызгами, как пылью, брызжет в реку и поет:
Сохни, сохни, Мяндаш-река:
Легкие — волнами, печени — камнями,
Кровава река!

Мяндаш-йог высохла досуха, и дочь человеческая перешла через реку. Ольху кусала, жевала ольховую кору и брызгала, пылью брызгала в воду и пела:
Теки, теки, река Мяндаша:
Легкие — волнами, печени — камнями.
Кровава река!

И Мяндаш-йог опять потекла.
Девица пошла вперед. И вот показалась вдали мяндашей вежа. Здесь девица села. А Мяндаш-дева к дому пришла. Вокруг вежи пыжики-оленцы играют:
— Подите, ребятки, встретьте молодую.
И они, перебирая копытцами, побежали встречать молодицу. Навстречу ей прибежали и встали перед ней. Она их не била. Она каждому олененочку ввязала в уши красное сукно. С радостью они вернулись к матери домой. Кричат ей:
— Вот как мы встречены молодицею! Она ввязала нам в уши красное сукно.
И Мяндаш-дева сказала:
— Это хорошо.
Тут Мяпдаш-парнь с охоты пришел.
«Где мне жена?» сказал, а Мяндаш-дева ему говорит, что там на краю болота ждет.
Мяндаш-парнь диким хирвасом побежал. Устремился невесту смотреть. А девица в конце болота сидит и поет:
Вот он бежит! Вот од бежит!
Мяндаш-парнь, мяндашей сын.

А он не очень близким кругом обежал вокруг нее и вернулся к матери домой. Спрашивает его мать:
— Видел ли невесту?
— Видел,— ответил Мяндаш-парнь.
— Можешь ли, нет ли с нею жить?
И он сказал:
— И с ветру и с подветру был. Йалль-воай — жить могу.
Вот Мяндаш-парнь построил себе вежу и предстал перед дочерью человеческой красивым человеком и взял ее женою. И вот Мяндаш-сын живет с человеческой дочерью. Жили они хорошо. Жена его берегла, а он ее в строгости держал. И он дал ей запрет: «Нельзя шкуры-постели детские ребячьей мочой замочить» (табу Мяндаша производит впечатление пустого каприза со стороны мужа. Но в охотничьем быту этот запрет имел очень важное значение. Не забудем, что Мяндаш − охотник. Его запах был обычным для охотника на диких оленей. Он и сам был одет в шкуры диких оленей и спал на них. Запах свежих, чистых шкур скрадывал его человеческий запах. В чистых шкурах он мог охотится, мог находиться среди оленей. Но если шкуры замочить, они приобретут очень острый запах − запах “кислой шерсти”, т. е. запах человека. И охотник уже не сможет охотится. Так один из авторитетных сказителей объяснил причину этого табу).
Детей у них было много и постелей было тоже много. И вот они живут. Живут очень хорошо. Но однажды она не досмотрела: мальчишечка-дитя замочил постелю.
Мяндаш с охоты возвратился, в вежу входит, и не успел еще человеком обернуться, как ему из дверей нечистый запах в нос ударил. Он чихнул и сказал своей жене Мяндаш-каб:
— Я тебя строжил — нельзя замочить постели, а у тебя постеля мокрая — худой запах идет! Я не могу больше жить! Тяжелый дух тянет мне уши, трепет и дрожь мне от него.
И он убежал к материнскому дому. Пришел к матери и сказал:
— Мати, я не могу больше жить! Тяжелый дух уши стягивать стал. Мать ему сказала:
— Не говорила ли я? Не может мяндашой сын с человеческой женщиной жить. Слушай, дитя: в дом мяндашей вернись. Вот тебе материнская грудь. Вот тебе сосок, один и другой и третий и четвертый сосок. Живи! Но бойся, сыночек, у кого шкура черная — медведя-зверя бойся, и берегись волка-зверя, и из-за дерева и камня краснеющего красноликого — человека бойся.
И сказав это, Мяндаш-дева — Конньт-аккою (лопар.: “конньта” − “дикий олень”, “акка” − “старая женщина”) стала и всех в облике диких оленей из мяндаш-вежи вывела. А Мяндаш-каб, жена Мяндаш-парнь, обернула вокруг себя кислую, намокшую постелю и, оборотясь дикой важенкой, тоже побежала за ними. И превратилась она в вожака диких оленей. И будто колоколец рога ее стали для диких.
И вот, великим множеством сотен растянула она стада диких оленей по тундрам и ламбинам нашей земли.
А теперь скажи ты мне, вы люди ученые. Что это такое: рассказываю, как живых вижу, а где они? А ведь были они, обязательно были. Раз есть мы, то и они были. Это уж точно.

Сказитель П. В. Сарванов
Мяндаш-Нийд (сказитель П. В. Сарванов) // Чарнолусский В. В.
Легенда об олене-человеке. - М., 1966. - C. 55-62

Олень Златорогий

Передноворічний настрій нагадує про Лапландію, а чим знана вона, окрім Санти (чи то Йолупуккі) з оленями? А багато чим. Своїми казками, наприклад. Про чарівного Золоторогого оленя Мяндаша, що допомагав людям у їхньому тяжкому житті...

Колись читала книгу Чарнолусського "Легенда про оленя-людину" і, на жаль, маю лише уривки з неї. А виявляється ця книга достатньо рідкісна й досі мені її не вдалося знайти в інеті. Отож, відновлюю несправедливо забуте: ось один із міфів про Золоторогого оленя-Мяндаша у всій його суворій північній красі...

Великой Тьермес (Бог-громовик) гонит грозовые тучи. Голова его в небо уходит, десять кряжовых сосен — его рост. Зеленый шаст (косматый мох на деревьях) — его волосы, рвут их все ветры и никогда не сорвут. В руках его радуга-лук; он молниями бросает стрелы.
Собаки бегут впереди — каждая с оленя-быка.
Тьермес видит добычу и Тьермес смеется: и громы грохочут, и небо высоко уходит, высоко и падает вниз. Охотится Тьермес. Он бежит: где станет нога его — там просека ляжет, где другая опрется о землю — долиной станет земля. Там, где стопы его коснутся земли,— два лога ложится, в них реки медленно текут, а горы ручьями звенят.
Из-за Норвеги, из-за Лимандров далеких, где не нашей жизни начало, гонит Тьермес добычу. Она впереди, никогда не видима богу, близка ему для удара, вот-вот ударит молнией в сердце. То олень бежит Златорогий. Белый он — его шерсть серебристее снега. Черную голову держит высоко, закинул рога и на невидимых крыльях летит. Ветры вольные — его дыханье, они несут его в полете, в его пути. Глаза его полузакрыты. Но не смотри в них человек — от силы их ты будешь слеп. Закрой свои уши, когда услышишь бег,— от той силы ты будешь глух. Горячего дыхания его коснешься ты — и будешь нем.
Знай: то Мяндаш-пырре...
Знай: когда великой Тьермес настигнет Мяндаш-пырре и первой стрелой ударит, весь камень гор раздастся и выбросит огонь, все реки потекут назад, иссякнет дождь, иссякнут все озера, море оскудеет. Но солнце будет.
Знай еще: когда великой Тьермес стрелой вопьется в черный лоб меж золотых рогов, огонь охватит землю, горы закипят водой, на месте этих гор поднимутся другие горы. Сгорят они, как бородатый мох на старых елях. Сгорят полуночные земли, и лед вскипит.
Когда на Мяндаш-пырре ринутся собаки и Тьермес вонзит свой нож в живое сердце, тогда конец: упадут с небес все звезды, потухнет старая луна, утонет солнце далеко. На земле же будет прах.

Олень Златорогий // Чарнолусский В. В.
Легенда об олене-человеке. - М., 1966. - C. 80-81

Халеп’янські маки

Була в мене давня мрія: уявити себе справжньою художницею та намалювати дачні маки з натури, та ще й на полотні олійними фарбами. Для цього довелося навчитися малювати олією (якої я раніше чомусь дуже боялася :-).

І ось, трохи потренувавшись і набравшися сміливості, я сіла під яблунькою, яка не захищала від страшної спеки, і за два дні (підгорівши на сонці) намалювала таке:

Поле з маками

Олійні фарби, полотно 20х30. Навчальний малюнок по книжці Ноеля Грегорі «Пейзажі. Олія».

Макове поле

Акварель, папір А4. Навчальний малюнок по книжці Тері Харісона «Пейзажі. Акварель».
 

Двері до підвалу

Акварель, папір А4. Навчальний малюнок по книжці Тері Харісона «Пейзажі. Акварель».