Як розуміти слово "Мяндаш", який його смисловий корінь? Згідно з тлумаченням Петра Васильвича (оповідач казки), воно походить від слова "м’янна" — ніжне оксамитове хутро, що вкриває молоді паростки оленячих рогів на першому-другому місяці...
В горах и вараках (пологая гора, покрытая лесом), на ламбинах (ложбинах. — В. Ч.) и тундрах, где не живет человек и никогда ему не живать, куда не след ему ходить, живут мяндаши.
Жила там Мяндаш-дева, женщина-олень. У нее родилось теля — сынок. Жил он, жил и у Мяндаш-девы скоро превратился в молодого оленя — Мяндаш-парнь.
Мяндаш-парнь ходил на охоту. Однажды он вернулся домой. Пришел к матери и сказал:
— Вот, мати, будем жить в веже из оленьих шкур; порогом будет чаппыд (звено шейных позвонков.— В. Ч.), доски крыши — из ребер, опоры —ноги оленя, а чистое место — хребетною костью обложим, а камни очага пусть будут, как печени, гладки.
Построил вежу и сказал:
— Это есть мяндашей вежа!
Перевернулся — человеческий облик принял. Перевернулась Мяндаш-дева — и в человеческом облике предстала сыну. И вот Мяндаш-парнь матери сказал:
— Я хочу жениться и взять замуж дочь человеческую.
Мяндаш-дева ему говорит:
— Сынок, ты не сможешь жить с человеческой девушкой. Она другого запаха. Она не сможет быть чистой, как ты. Ты мяндаш — дикий олень. От ее запаха ты всегда будешь прядать ушами. Тебе не будет терпения жить в своем доме.
Но мяндаш-сын, молодой парень, сказал:
— Приведи дочь человеческую. Будем жить. Она будет меня беречь.
Тогда Мяндаш-дева вышла на волю и пошла искать своему сыну жену. Обернулась дикой важенкой и переплыла через Мяндаш-йог — кровавую реку. В Мяндаш-реке волны из легких, а камни из печеней. Перешла через реку и побежала вперед. Бежала, бежала и пришла к человеческой веже. Перевернулась и простой женщиной вошла в дом человека. Вошла, сняла канъги (лопарская обувь из оленьего меха или кожи) с ног и спросила:
— Которая дочка пойдет моему сыну женой?
Старик, что жил в веже, имел трех дочерей. Старшая дочь говорит:
— А я пойду!
— Ну, если ты пойдешь,— сказала Мяндаш-дева,— то положи мои каньги сушиться. Хорошо их расправь и просуши,— а сама вышла из вежи наружу.
Каньги были не простые. Внутри они из пойды — жира, а стельки — те были из самой нежной, самой вкусной пойды — тонькс.
Вот ночь Мяндаш-дева спала, а утром пробудилась и говорит старшей девушке:
— Принеси мои пойденные каньги и правильно расправленные стельки.
А у девушки жир из канег съеден! Вместо жира она положила в каньги траву, а стельки сделала из простого, «овечьего» сена. Принесла к Мяндаш-деве эти каньги и сказала:
— Суй ноги!
Мяндаш-дева стала одеваться, а в каньгах-то сено, и стельки не те! Ну, Мяндаш-дева ничего не сказала.
И пошли они — Мяндаш-дева и дочь старика. Пришли к Мяндаш-реке. Спрашивает Мяндаш-дева:
— Как ты, Пейть-олльке (Оползший Чулок.— В. Ч.), пойдешь через Мяндаш-йог — кровавую реку, где волны из легких, где камни из печеней?
А та и говорит:
— Как ты, так и я.
Ничего не сказала на это Мяндаш-дева. Обернулась дикой важенкой, переплыла через Мяндаш-реку и побежала вперед. Молодица осталась на берегу реки. Бродила, бродила, тонула, тонула, едва-едва перебралась через реку.
Мяндаш-дева домой пришла. А около вежи бегают пыжики-ребятки.
— Подите встретьте молодицу,— сказала им Мяндаш-дева.
Они побежали, круто копытцами перебирая. А у молодицы в руках посошок. Этим посошком она их била всех по носу до крови. Мяндаш-парнь домой убежали.
Вот молодица пришла к веже мяндашей. Вежные двери открыла и говорит:
— В мяндашей вежу войду — через чаппыд-порог шагану. А чистое-то место хребтовой костью обложено! А опоры-то — ноги оленя! А крыша-то из шкур!
Тут Мяндаш-дева сказала:
— Здесь в камень превратись!
Та окаменела. Вот Мяндаш-парнь с охоты возвратился. Спрашивает мать:
— Мати, привела ли, нет ли жену?
И Мяндаш-дева сыну ответила:
— А здесь она, камнем стоит.
Тогда Мяндаш-парнь сказал:
— Если эту камнем сделала, так веди другую.
Вот Мяндаш-дева обернулась дикой важенкой и опять побежала к тому же старику. Переплыла через Мяндаш-реку, где легкие — волны, печени — камни, и пришла к веже. Обернулась человеческой женщиной и вошла в дом.
Старик имел теперь двух дочерей. Мяндаш-дева сказала:
— Которая девка пойдет за моего сына замуж?
Средняя кричит:
— Я!
— Ну, ты и пойдешь,— говорит Мяндаш-дева.
Сняла каньги, дает средней дочке.
— Возьми каньги и просуши. Стельки хорошо расправь и положи сохнуть.
Та дернула стельки из канег, а стельки-то из тоньке-пойды. Она каньги положила сушиться, а тоньке-пойду съела.
Мяндаш-дева ночь проспала, а утром встала и говорит средней дочке:
— Поди, подай мне каньги обуть.
А стельки-то съедены. Вместо них простое сено положено. Мяндаш-дева стала одеваться, а стельки-то не те! Вместо тоньке-пойды обыкновенное сено. Мяндаш-дева оделась.
— Пойдем! — сказала.
Пришли к реке, и Мяндаш-дева спрашивает:
— Как ты пойдешь через Мяндаш-йог, кровавую реку? В ней волны из легких и камни из печеней?
А та и говорит:
— Как ты, так и я.
Мяндаш-дева обернулась дикой важенкой и переплыла через реку. Молодица же осталась на берегу. Бродила, тонула, едва-едва перебралась через Мяндаш-реку.
Мяндаш-дева подошла к своей веже. У вежи играли пыжики-ребятки. Она им сказала:
— Подите навстречу молодой.
Они побежали молодицу встретить и привести. А у нее был в руках посошок. Она им всех била по носам до крови. Они домой убежали к матери, показали ей мордочки и говорят:
— Вот как молодая нас встретила.
Молодица пришла к мяндашей веже. Пришла, двери открыла и говорит:
— В дом мяндашей войти — через порог из шейных позвонков перемахнуть. Из хребетных костей полы уложены. Как печени, гладки камни очага, и опоры — ноги оленя... Мяндаш-дева оказала:
— Тут в камень превратись.
Девушка окаменела.
Мяндаш-парнь с охоты пришел. Прямо к матери идет:
— Мати, где же мне жена?
Мяндаш-дева ему отвечает:
— Тут камнем стоит.
— Ну, когда камнем сделала и эту, так иди, приведи мне еще жену. Мать обернулась дикою важенкой и побежала. Переплыла через Мяндаш-йог, превратилась в женщину-человека и вошла в вежу к тому же старику. У старика одна дочь. Говорит ей Мяндаш-дева:
— Пойдешь ли ты за моего сына замуж?
Девушка ей в ответ:
— Какая буду жена твоему сыну? Он мяндаш!Я сыну мяндашей в жены не гожусь.
— Иди, дочь человеческая, в вежу мяндашей жить,— говорит Мяндаш-дева.— Иди, вот прими мои каньги сушить и стельки расправь хорошо.
Девица каньги приняла, отнесла их сушиться, а стельки расправила, развесила и высушила исправно.
Мяндаш-дева ночь спала, а утром, пробудясь, говорит:
— Принеси мои каньги со стельками.
Девушка тоньке-пойду хорошо просушила и каньги со стельками подала Мяндаш-деве надеть. Мяндаш-дева оделась и пошла. И вот дочь человеческая в мяндаш-вежу идет.
Приходят они к Мяндаш-реке, и Мяндаш-дева спрашивает девицу:
— Как ты, дочь человеческая, будешь через Мяндаш-реку идти? Мяндаш-йог, кровавая река, в ней легкие — волны, гладкие печени — камни.
Девица сказала:
— Переходи, Мяндаш-дева, через Мяндаш-реку и я как-нибудь, может быть, перейду.
Мяндаш-дева через реку переплыла, а девушка осталась у реки на берегу. Отщепила она кору ольхи-дерева и села у воды. Ольху-дерево откусывает, ольховую кору жует, брызгами, как пылью, брызжет в реку и поет:
Сохни, сохни, Мяндаш-река:
Легкие — волнами, печени — камнями,
Кровава река!
В горах и вараках (пологая гора, покрытая лесом), на ламбинах (ложбинах. — В. Ч.) и тундрах, где не живет человек и никогда ему не живать, куда не след ему ходить, живут мяндаши.
Жила там Мяндаш-дева, женщина-олень. У нее родилось теля — сынок. Жил он, жил и у Мяндаш-девы скоро превратился в молодого оленя — Мяндаш-парнь.
Мяндаш-парнь ходил на охоту. Однажды он вернулся домой. Пришел к матери и сказал:
— Вот, мати, будем жить в веже из оленьих шкур; порогом будет чаппыд (звено шейных позвонков.— В. Ч.), доски крыши — из ребер, опоры —ноги оленя, а чистое место — хребетною костью обложим, а камни очага пусть будут, как печени, гладки.
Построил вежу и сказал:
— Это есть мяндашей вежа!
Перевернулся — человеческий облик принял. Перевернулась Мяндаш-дева — и в человеческом облике предстала сыну. И вот Мяндаш-парнь матери сказал:
— Я хочу жениться и взять замуж дочь человеческую.
Мяндаш-дева ему говорит:
— Сынок, ты не сможешь жить с человеческой девушкой. Она другого запаха. Она не сможет быть чистой, как ты. Ты мяндаш — дикий олень. От ее запаха ты всегда будешь прядать ушами. Тебе не будет терпения жить в своем доме.
Но мяндаш-сын, молодой парень, сказал:
— Приведи дочь человеческую. Будем жить. Она будет меня беречь.
Тогда Мяндаш-дева вышла на волю и пошла искать своему сыну жену. Обернулась дикой важенкой и переплыла через Мяндаш-йог — кровавую реку. В Мяндаш-реке волны из легких, а камни из печеней. Перешла через реку и побежала вперед. Бежала, бежала и пришла к человеческой веже. Перевернулась и простой женщиной вошла в дом человека. Вошла, сняла канъги (лопарская обувь из оленьего меха или кожи) с ног и спросила:
— Которая дочка пойдет моему сыну женой?
Старик, что жил в веже, имел трех дочерей. Старшая дочь говорит:
— А я пойду!
— Ну, если ты пойдешь,— сказала Мяндаш-дева,— то положи мои каньги сушиться. Хорошо их расправь и просуши,— а сама вышла из вежи наружу.
Каньги были не простые. Внутри они из пойды — жира, а стельки — те были из самой нежной, самой вкусной пойды — тонькс.
Вот ночь Мяндаш-дева спала, а утром пробудилась и говорит старшей девушке:
— Принеси мои пойденные каньги и правильно расправленные стельки.
А у девушки жир из канег съеден! Вместо жира она положила в каньги траву, а стельки сделала из простого, «овечьего» сена. Принесла к Мяндаш-деве эти каньги и сказала:
— Суй ноги!
Мяндаш-дева стала одеваться, а в каньгах-то сено, и стельки не те! Ну, Мяндаш-дева ничего не сказала.
И пошли они — Мяндаш-дева и дочь старика. Пришли к Мяндаш-реке. Спрашивает Мяндаш-дева:
— Как ты, Пейть-олльке (Оползший Чулок.— В. Ч.), пойдешь через Мяндаш-йог — кровавую реку, где волны из легких, где камни из печеней?
А та и говорит:
— Как ты, так и я.
Ничего не сказала на это Мяндаш-дева. Обернулась дикой важенкой, переплыла через Мяндаш-реку и побежала вперед. Молодица осталась на берегу реки. Бродила, бродила, тонула, тонула, едва-едва перебралась через реку.
Мяндаш-дева домой пришла. А около вежи бегают пыжики-ребятки.
— Подите встретьте молодицу,— сказала им Мяндаш-дева.
Они побежали, круто копытцами перебирая. А у молодицы в руках посошок. Этим посошком она их била всех по носу до крови. Мяндаш-парнь домой убежали.
Вот молодица пришла к веже мяндашей. Вежные двери открыла и говорит:
— В мяндашей вежу войду — через чаппыд-порог шагану. А чистое-то место хребтовой костью обложено! А опоры-то — ноги оленя! А крыша-то из шкур!
Тут Мяндаш-дева сказала:
— Здесь в камень превратись!
Та окаменела. Вот Мяндаш-парнь с охоты возвратился. Спрашивает мать:
— Мати, привела ли, нет ли жену?
И Мяндаш-дева сыну ответила:
— А здесь она, камнем стоит.
Тогда Мяндаш-парнь сказал:
— Если эту камнем сделала, так веди другую.
Вот Мяндаш-дева обернулась дикой важенкой и опять побежала к тому же старику. Переплыла через Мяндаш-реку, где легкие — волны, печени — камни, и пришла к веже. Обернулась человеческой женщиной и вошла в дом.
Старик имел теперь двух дочерей. Мяндаш-дева сказала:
— Которая девка пойдет за моего сына замуж?
Средняя кричит:
— Я!
— Ну, ты и пойдешь,— говорит Мяндаш-дева.
Сняла каньги, дает средней дочке.
— Возьми каньги и просуши. Стельки хорошо расправь и положи сохнуть.
Та дернула стельки из канег, а стельки-то из тоньке-пойды. Она каньги положила сушиться, а тоньке-пойду съела.
Мяндаш-дева ночь проспала, а утром встала и говорит средней дочке:
— Поди, подай мне каньги обуть.
А стельки-то съедены. Вместо них простое сено положено. Мяндаш-дева стала одеваться, а стельки-то не те! Вместо тоньке-пойды обыкновенное сено. Мяндаш-дева оделась.
— Пойдем! — сказала.
Пришли к реке, и Мяндаш-дева спрашивает:
— Как ты пойдешь через Мяндаш-йог, кровавую реку? В ней волны из легких и камни из печеней?
А та и говорит:
— Как ты, так и я.
Мяндаш-дева обернулась дикой важенкой и переплыла через реку. Молодица же осталась на берегу. Бродила, тонула, едва-едва перебралась через Мяндаш-реку.
Мяндаш-дева подошла к своей веже. У вежи играли пыжики-ребятки. Она им сказала:
— Подите навстречу молодой.
Они побежали молодицу встретить и привести. А у нее был в руках посошок. Она им всех била по носам до крови. Они домой убежали к матери, показали ей мордочки и говорят:
— Вот как молодая нас встретила.
Молодица пришла к мяндашей веже. Пришла, двери открыла и говорит:
— В дом мяндашей войти — через порог из шейных позвонков перемахнуть. Из хребетных костей полы уложены. Как печени, гладки камни очага, и опоры — ноги оленя... Мяндаш-дева оказала:
— Тут в камень превратись.
Девушка окаменела.
Мяндаш-парнь с охоты пришел. Прямо к матери идет:
— Мати, где же мне жена?
Мяндаш-дева ему отвечает:
— Тут камнем стоит.
— Ну, когда камнем сделала и эту, так иди, приведи мне еще жену. Мать обернулась дикою важенкой и побежала. Переплыла через Мяндаш-йог, превратилась в женщину-человека и вошла в вежу к тому же старику. У старика одна дочь. Говорит ей Мяндаш-дева:
— Пойдешь ли ты за моего сына замуж?
Девушка ей в ответ:
— Какая буду жена твоему сыну? Он мяндаш!Я сыну мяндашей в жены не гожусь.
— Иди, дочь человеческая, в вежу мяндашей жить,— говорит Мяндаш-дева.— Иди, вот прими мои каньги сушить и стельки расправь хорошо.
Девица каньги приняла, отнесла их сушиться, а стельки расправила, развесила и высушила исправно.
Мяндаш-дева ночь спала, а утром, пробудясь, говорит:
— Принеси мои каньги со стельками.
Девушка тоньке-пойду хорошо просушила и каньги со стельками подала Мяндаш-деве надеть. Мяндаш-дева оделась и пошла. И вот дочь человеческая в мяндаш-вежу идет.
Приходят они к Мяндаш-реке, и Мяндаш-дева спрашивает девицу:
— Как ты, дочь человеческая, будешь через Мяндаш-реку идти? Мяндаш-йог, кровавая река, в ней легкие — волны, гладкие печени — камни.
Девица сказала:
— Переходи, Мяндаш-дева, через Мяндаш-реку и я как-нибудь, может быть, перейду.
Мяндаш-дева через реку переплыла, а девушка осталась у реки на берегу. Отщепила она кору ольхи-дерева и села у воды. Ольху-дерево откусывает, ольховую кору жует, брызгами, как пылью, брызжет в реку и поет:
Сохни, сохни, Мяндаш-река:
Легкие — волнами, печени — камнями,
Кровава река!
Мяндаш-йог высохла досуха, и дочь человеческая перешла через реку. Ольху кусала, жевала ольховую кору и брызгала, пылью брызгала в воду и пела:
Теки, теки, река Мяндаша:
Легкие — волнами, печени — камнями.
Кровава река!
И Мяндаш-йог опять потекла.
Девица пошла вперед. И вот показалась вдали мяндашей вежа. Здесь девица села. А Мяндаш-дева к дому пришла. Вокруг вежи пыжики-оленцы играют:
— Подите, ребятки, встретьте молодую.
И они, перебирая копытцами, побежали встречать молодицу. Навстречу ей прибежали и встали перед ней. Она их не била. Она каждому олененочку ввязала в уши красное сукно. С радостью они вернулись к матери домой. Кричат ей:
— Вот как мы встречены молодицею! Она ввязала нам в уши красное сукно.
И Мяндаш-дева сказала:
— Это хорошо.
Тут Мяпдаш-парнь с охоты пришел.
«Где мне жена?» сказал, а Мяндаш-дева ему говорит, что там на краю болота ждет.
Мяндаш-парнь диким хирвасом побежал. Устремился невесту смотреть. А девица в конце болота сидит и поет:
Вот он бежит! Вот од бежит!
Мяндаш-парнь, мяндашей сын.
А он не очень близким кругом обежал вокруг нее и вернулся к матери домой. Спрашивает его мать:
— Видел ли невесту?
— Видел,— ответил Мяндаш-парнь.
— Можешь ли, нет ли с нею жить?
И он сказал:
— И с ветру и с подветру был. Йалль-воай — жить могу.
Вот Мяндаш-парнь построил себе вежу и предстал перед дочерью человеческой красивым человеком и взял ее женою. И вот Мяндаш-сын живет с человеческой дочерью. Жили они хорошо. Жена его берегла, а он ее в строгости держал. И он дал ей запрет: «Нельзя шкуры-постели детские ребячьей мочой замочить» (табу Мяндаша производит впечатление пустого каприза со стороны мужа. Но в охотничьем быту этот запрет имел очень важное значение. Не забудем, что Мяндаш − охотник. Его запах был обычным для охотника на диких оленей. Он и сам был одет в шкуры диких оленей и спал на них. Запах свежих, чистых шкур скрадывал его человеческий запах. В чистых шкурах он мог охотится, мог находиться среди оленей. Но если шкуры замочить, они приобретут очень острый запах − запах “кислой шерсти”, т. е. запах человека. И охотник уже не сможет охотится. Так один из авторитетных сказителей объяснил причину этого табу).
Детей у них было много и постелей было тоже много. И вот они живут. Живут очень хорошо. Но однажды она не досмотрела: мальчишечка-дитя замочил постелю.
Мяндаш с охоты возвратился, в вежу входит, и не успел еще человеком обернуться, как ему из дверей нечистый запах в нос ударил. Он чихнул и сказал своей жене Мяндаш-каб:
— Я тебя строжил — нельзя замочить постели, а у тебя постеля мокрая — худой запах идет! Я не могу больше жить! Тяжелый дух тянет мне уши, трепет и дрожь мне от него.
И он убежал к материнскому дому. Пришел к матери и сказал:
— Мати, я не могу больше жить! Тяжелый дух уши стягивать стал. Мать ему сказала:
— Не говорила ли я? Не может мяндашой сын с человеческой женщиной жить. Слушай, дитя: в дом мяндашей вернись. Вот тебе материнская грудь. Вот тебе сосок, один и другой и третий и четвертый сосок. Живи! Но бойся, сыночек, у кого шкура черная — медведя-зверя бойся, и берегись волка-зверя, и из-за дерева и камня краснеющего красноликого — человека бойся.
И сказав это, Мяндаш-дева — Конньт-аккою (лопар.: “конньта” − “дикий олень”, “акка” − “старая женщина”) стала и всех в облике диких оленей из мяндаш-вежи вывела. А Мяндаш-каб, жена Мяндаш-парнь, обернула вокруг себя кислую, намокшую постелю и, оборотясь дикой важенкой, тоже побежала за ними. И превратилась она в вожака диких оленей. И будто колоколец рога ее стали для диких.
И вот, великим множеством сотен растянула она стада диких оленей по тундрам и ламбинам нашей земли.
А теперь скажи ты мне, вы люди ученые. Что это такое: рассказываю, как живых вижу, а где они? А ведь были они, обязательно были. Раз есть мы, то и они были. Это уж точно.
Теки, теки, река Мяндаша:
Легкие — волнами, печени — камнями.
Кровава река!
И Мяндаш-йог опять потекла.
Девица пошла вперед. И вот показалась вдали мяндашей вежа. Здесь девица села. А Мяндаш-дева к дому пришла. Вокруг вежи пыжики-оленцы играют:
— Подите, ребятки, встретьте молодую.
И они, перебирая копытцами, побежали встречать молодицу. Навстречу ей прибежали и встали перед ней. Она их не била. Она каждому олененочку ввязала в уши красное сукно. С радостью они вернулись к матери домой. Кричат ей:
— Вот как мы встречены молодицею! Она ввязала нам в уши красное сукно.
И Мяндаш-дева сказала:
— Это хорошо.
Тут Мяпдаш-парнь с охоты пришел.
«Где мне жена?» сказал, а Мяндаш-дева ему говорит, что там на краю болота ждет.
Мяндаш-парнь диким хирвасом побежал. Устремился невесту смотреть. А девица в конце болота сидит и поет:
Вот он бежит! Вот од бежит!
Мяндаш-парнь, мяндашей сын.
А он не очень близким кругом обежал вокруг нее и вернулся к матери домой. Спрашивает его мать:
— Видел ли невесту?
— Видел,— ответил Мяндаш-парнь.
— Можешь ли, нет ли с нею жить?
И он сказал:
— И с ветру и с подветру был. Йалль-воай — жить могу.
Вот Мяндаш-парнь построил себе вежу и предстал перед дочерью человеческой красивым человеком и взял ее женою. И вот Мяндаш-сын живет с человеческой дочерью. Жили они хорошо. Жена его берегла, а он ее в строгости держал. И он дал ей запрет: «Нельзя шкуры-постели детские ребячьей мочой замочить» (табу Мяндаша производит впечатление пустого каприза со стороны мужа. Но в охотничьем быту этот запрет имел очень важное значение. Не забудем, что Мяндаш − охотник. Его запах был обычным для охотника на диких оленей. Он и сам был одет в шкуры диких оленей и спал на них. Запах свежих, чистых шкур скрадывал его человеческий запах. В чистых шкурах он мог охотится, мог находиться среди оленей. Но если шкуры замочить, они приобретут очень острый запах − запах “кислой шерсти”, т. е. запах человека. И охотник уже не сможет охотится. Так один из авторитетных сказителей объяснил причину этого табу).
Детей у них было много и постелей было тоже много. И вот они живут. Живут очень хорошо. Но однажды она не досмотрела: мальчишечка-дитя замочил постелю.
Мяндаш с охоты возвратился, в вежу входит, и не успел еще человеком обернуться, как ему из дверей нечистый запах в нос ударил. Он чихнул и сказал своей жене Мяндаш-каб:
— Я тебя строжил — нельзя замочить постели, а у тебя постеля мокрая — худой запах идет! Я не могу больше жить! Тяжелый дух тянет мне уши, трепет и дрожь мне от него.
И он убежал к материнскому дому. Пришел к матери и сказал:
— Мати, я не могу больше жить! Тяжелый дух уши стягивать стал. Мать ему сказала:
— Не говорила ли я? Не может мяндашой сын с человеческой женщиной жить. Слушай, дитя: в дом мяндашей вернись. Вот тебе материнская грудь. Вот тебе сосок, один и другой и третий и четвертый сосок. Живи! Но бойся, сыночек, у кого шкура черная — медведя-зверя бойся, и берегись волка-зверя, и из-за дерева и камня краснеющего красноликого — человека бойся.
И сказав это, Мяндаш-дева — Конньт-аккою (лопар.: “конньта” − “дикий олень”, “акка” − “старая женщина”) стала и всех в облике диких оленей из мяндаш-вежи вывела. А Мяндаш-каб, жена Мяндаш-парнь, обернула вокруг себя кислую, намокшую постелю и, оборотясь дикой важенкой, тоже побежала за ними. И превратилась она в вожака диких оленей. И будто колоколец рога ее стали для диких.
И вот, великим множеством сотен растянула она стада диких оленей по тундрам и ламбинам нашей земли.
А теперь скажи ты мне, вы люди ученые. Что это такое: рассказываю, как живых вижу, а где они? А ведь были они, обязательно были. Раз есть мы, то и они были. Это уж точно.
Сказитель П. В. Сарванов
Мяндаш-Нийд (сказитель П. В. Сарванов) // Чарнолусский В. В.
Легенда об олене-человеке. - М., 1966. - C. 55-62
Мяндаш-Нийд (сказитель П. В. Сарванов) // Чарнолусский В. В.
Легенда об олене-человеке. - М., 1966. - C. 55-62
Немає коментарів:
Дописати коментар