Ловта о Мяндаше

Старик и старуха жили. Ну и родилось им три дочери. Жили-жили, старуха встала утром и огонь разводить начала, а тут-то с другой стороны вежи ворон крыльями затрепыхал. Старуха испугалася:

— Вставай, старик, вставай!

Старик поднялся и выглянул за вежу. А перед ним красивый человек предстал, большеносый, весь в черном воронова крыла.

Старик гостя позвал в вежу, старуха питеньё и единьё на стол подала. И вот завелась беседа, сватанье началось.

Человек дочку в жены просит. Старики дочку стали отдавать и отдали старшую.

Ну, и пошла дочка их с мужем в свой новый дом. А старик со старухой жили-поживали.

Жили-жили — старуха огонь разводить стала. На чистые двери глянула, а тут ласты морского зверя виднеются. Испугалася старуха!

— Старик, вставай! Вставай, старик, скорей!

Старик поднялся, встал, двери открыл и выглянул из вежи. А перед ним морокой зверь предстал. В вежу вошел толстым человеком, сел у очага. Ну, поели и попили, и беседа завелась. Сватанье началось. Жирный человек у стариков дочку начал сватать. Старики стали отдавать и отдали дочку среднюю.

Морской зверь домой пошел, жену к себе повел. А старик и старуха по-прежнему зажили.

Жили-жили. Одного дня старуха утром встала, огонь разводить начала, на чистое окно глянула. А с той стороны вежи дикого оленя рога красуются.

Старуха будит старика.

— Вставай, старик, вставай!

Старик встал, из вежи выглянул, а перед ним Мяндаш — дикий олень. Старик Мяндаша в вежу позвал. Он в вежу вошел — человеком предстал, очень красивым явился.

Старуха питеньё и единьё на стол подала, ну и завелась беседа, сватанье началось. Мяндаш в жены дочку просит. Старики стали отдавать и отдали младшую дочку. Мяндаш-парнь ушел домой с молодой женой.

Старик и старуха вдвоем остались жить. Шили-пожили, надо к детям в гости сходить, проведать, как они живут. К ворон-зятю пошли. Стали подходить — вороновы дети вокруг вежи летают. Увидели и закричали:

— Мама, мама! Бабушка и дедушка к нам в гости идут!

Дочерь старшая из вежи вышла, отец и мать к дому приблизились. Она подошла, поздоровалась с отцом, с матерью и в вежу их ввела. Пока пили и ели, солнце закатилось, ворон-зять в вежу вошел человеком. Ну, тесть и теща поздоровались. Вместе сели они и есть стали, и пить стали, и спать повалились.

Утром проснулись и, вставши, ели и пили, и назад пошли.

Недолго пожили — зятя морского зверя проведать пошли. К зятю пришли, тут тюленята-серки у вежи играют и матери кричат:

— Мама, мама! Бабушка и дедушка идут!

Ну, и дочерь средняя из вежи вышла к отцу и матери навстречу, с рукой наполовину отгрызенной. Ну, и поздоровались они, и отец и мать в вежу взошли.

Наготовила дочка единья и питенья, и стали они есть, и стали они пить. Ну, и вечер пришел, и тестю и теще зять толстым человеком в вежу вошел. Тесть и теща поздоровались и угощались разной рыбой и другой едой. А утром, восстав ото сна, поели и попили, с дочерью и зятем попрощались и домой пошли.

Вернулись домой, недолго пожили они — к Мяндаш-зятю направились. Идут и к веже пришли. Мян-даша дети увидели их и закричали:

— Мати, мати! Дедушка и бабушка к нам в гости пришли!

Мяндаша жена из вежи наружу вышла, одетая в суконное платье, длинное и черное, гладкое платье. Отец с матерью поздоровались, она их в вежу ввела и готовить питеньё и единьё начала.

Вот и солнце закатилось. Тут чистые двери открылись, и Мяндаш свежего мяса положил, внутрь вежи заглянул и увидел, что тесть с тещей у него в гостях домовничают. Мяндаш в вежу вошел человеком и перед тестем и тещей пригожий предстал. И яств, и питья наготовили, и ели, и пили, и спать повалились. Утром, ото сна восстав, зажили. Мяндаш-зять охотничать ушел. Бабушка сплела красные ошейники для каждого внучка и повязала их вокруг шей детей Мяндаша. Внучики играли в этих красных ошейниках, и было хорошо.

Жили-жили, Мяндаш-зять домой возвратился,— снаружи оленем с рогами красивыми, а в дом войдя,— человеком, и спали ночь, а утром, встав, старик и старуха назад, домой, пошли в свою вежушку. А Мяндаш-зять их не пускает, оставляет здесь, дома жить.

Старик один ушел. Ходил, ходил, что было добра, что было живота (скота.— В. Ч.) у себя дома собрал и назад вернулся. Ну и стали жить.

Жили-жили, и старуха стала браниться, что не по ее обычаю здесь поступают: постелю мокрую после сна детей надо сушить, а не выбрасывать в воду. Жили-жили, и Мяндаша жена свою мать послушалась — положила мокрую постелю на двери сохнуть на солнце. И забыла.

Солнце закатилось. Мяндаш вернулся домой, к дверям вежи подошел, и на них постеля положена сохнуть, от нее кислый запах исходит. Мяндашу этот запах в ноздри ударил, ему уши оттянуло назад, он чихнул, а обернуться не мог, не мог он принять человеческий облик.

Мяндаш воскликнул:

— Зачем положили постелю сушиться? — и побежал в лес, в тундры побежал. И все дети, все мяндаш-парнь, ребятки его, все за ним побежали один за другим.

И даже самый маленький, тот, что на коленях у матери был и грудь сосал, и тот встрепенулся, в теленочка-сосунка превратился и побежал за ними вслед.

Мяндаш-каб осталась одна, вскочила за ним, мет-нулась, маленького зовет к себе на колени, домой к себе зовет:

—К маме, домой поди! Поди к маме, поди! Поди, у мамы есть тита. Поди к маме, поди! Поди, у мамы есть другая, Поди к маме, поди. У мамы теплые колени и грудь.

А Мяндаш-парнь отвечает ей:

—Не могу я вернуться, мама, не могу! Меня тянет веселье вольной жизни дикарей. Олений зов меня влечет. Жар молодых рогов — мой восторг! Игра пургой — моя радость! И хруст копытец — мое весёльство!

Не могу я вернуться, не могу вернуться, мама! Тогда ответила мать:

—От бесчестного дальше уйди! Счастливому дайся поближе! Пусть будут глаза твои полузакрыты и бока твои доступны стреле! Небесному человеку будь хлебом и солью!

Супруга Мяндаша — Мяндаш-каб осталась одна. И стала жить. И замуж вышла. Замуж вышла, не живет, а плачет — своего Мяндаша вспоминает.

Мяндаша вспоминает — песню поет:

Мяндаш жил —

Котел был большой,

Он полным-полный кипел,

Полное пламя полный котел,

Дно котла охватывало,

Вокруг всего котла полыхало.

Лыпс был широк, как вежные двери.

Лыпс согревался огнем очага,

И было тепло мне, было тепло.

А теперь живу

С небесного человека отродьем,

Котелок варю —

Половинка пуговки медной.

Однажды спала Мяндаш-каб, и приснился ей сон. Мяндаш приснился, привиделся ей Мяндаш мужем. Он сказал ей ласковым голосом:

— Женушка, милая, очень жаль мне тебя. Жаль мне, как ты живешь. Я все знаю. Твоей муки не могу я дольше терпеть. Скажи твоему мужу, скажи ему, пусть в святом месте застрелит меня! Утром пусть он придет, на заре, и добудет меня. А мою постелю возьми, убери под свое ложе.

Утром встала Мяндаш-каб и научила мужа велению Мяндаша.

Муж послушался. Он пошел на то местечко и подстрелил добычу — дикого оленя. Добыл и принес свежее мясо есть.

И стали жить. И муж стал промышлять хорошо.

Стали жить, а мать бранится на дочку, зачем она не сушит постелю, а в воду бросает проточную. Послушалась дочь своей матери, положила шкуру сушиться на солнышко, а сама вошла в вежу. Солнце закатилось. Женка из вежи на улицу вышла, чтобы шкуру прибрать, а тут-то постели нет!

Невесть куда делась ностеля!

Мяндаш-Нийд

Як розуміти слово "Мяндаш", який його смисловий корінь? Згідно з тлумаченням Петра Васильвича (оповідач казки), воно походить від слова "м’янна" — ніжне оксамитове хутро, що вкриває молоді паростки оленячих рогів на першому-другому місяці...

В горах и вараках (пологая гора, покрытая лесом), на ламбинах (ложбинах. — В. Ч.) и тундрах, где не живет человек и никогда ему не живать, куда не след ему ходить, живут мяндаши.
Жила там Мяндаш-дева, женщина-олень. У нее родилось теля — сынок. Жил он, жил и у Мяндаш-девы скоро превратился в молодого оленя — Мяндаш-парнь.
Мяндаш-парнь ходил на охоту. Однажды он вернулся домой. Пришел к матери и сказал:
— Вот, мати, будем жить в веже из оленьих шкур; порогом будет чаппыд (звено шейных позвонков.— В. Ч.), доски крыши — из ребер, опоры —ноги оленя, а чистое место — хребетною костью обложим, а камни очага пусть будут, как печени, гладки.
Построил вежу и сказал:
— Это есть мяндашей вежа!
Перевернулся — человеческий облик принял. Перевернулась Мяндаш-дева — и в человеческом облике предстала сыну. И вот Мяндаш-парнь матери сказал:
— Я хочу жениться и взять замуж дочь человеческую.
Мяндаш-дева ему говорит:
— Сынок, ты не сможешь жить с человеческой девушкой. Она другого запаха. Она не сможет быть чистой, как ты. Ты мяндаш — дикий олень. От ее запаха ты всегда будешь прядать ушами. Тебе не будет терпения жить в своем доме.
Но мяндаш-сын, молодой парень, сказал:
— Приведи дочь человеческую. Будем жить. Она будет меня беречь.
Тогда Мяндаш-дева вышла на волю и пошла искать своему сыну жену. Обернулась дикой важенкой и переплыла через Мяндаш-йог — кровавую реку. В Мяндаш-реке волны из легких, а камни из печеней. Перешла через реку и побежала вперед. Бежала, бежала и пришла к человеческой веже. Перевернулась и простой женщиной вошла в дом человека. Вошла, сняла канъги (лопарская обувь из оленьего меха или кожи) с ног и спросила:
— Которая дочка пойдет моему сыну женой?
Старик, что жил в веже, имел трех дочерей. Старшая дочь говорит:
— А я пойду!
— Ну, если ты пойдешь,— сказала Мяндаш-дева,— то положи мои каньги сушиться. Хорошо их расправь и просуши,— а сама вышла из вежи наружу.
Каньги были не простые. Внутри они из пойды — жира, а стельки — те были из самой нежной, самой вкусной пойды — тонькс.
Вот ночь Мяндаш-дева спала, а утром пробудилась и говорит старшей девушке:
— Принеси мои пойденные каньги и правильно расправленные стельки.
А у девушки жир из канег съеден! Вместо жира она положила в каньги траву, а стельки сделала из простого, «овечьего» сена. Принесла к Мяндаш-деве эти каньги и сказала:
— Суй ноги!
Мяндаш-дева стала одеваться, а в каньгах-то сено, и стельки не те! Ну, Мяндаш-дева ничего не сказала.
И пошли они — Мяндаш-дева и дочь старика. Пришли к Мяндаш-реке. Спрашивает Мяндаш-дева:
— Как ты, Пейть-олльке (Оползший Чулок.— В. Ч.), пойдешь через Мяндаш-йог — кровавую реку, где волны из легких, где камни из печеней?
А та и говорит:
— Как ты, так и я.
Ничего не сказала на это Мяндаш-дева. Обернулась дикой важенкой, переплыла через Мяндаш-реку и побежала вперед. Молодица осталась на берегу реки. Бродила, бродила, тонула, тонула, едва-едва перебралась через реку.
Мяндаш-дева домой пришла. А около вежи бегают пыжики-ребятки.
— Подите встретьте молодицу,— сказала им Мяндаш-дева.
Они побежали, круто копытцами перебирая. А у молодицы в руках посошок. Этим посошком она их била всех по носу до крови. Мяндаш-парнь домой убежали.
Вот молодица пришла к веже мяндашей. Вежные двери открыла и говорит:
— В мяндашей вежу войду — через чаппыд-порог шагану. А чистое-то место хребтовой костью обложено! А опоры-то — ноги оленя! А крыша-то из шкур!
Тут Мяндаш-дева сказала:
— Здесь в камень превратись!
Та окаменела. Вот Мяндаш-парнь с охоты возвратился. Спрашивает мать:
— Мати, привела ли, нет ли жену?
И Мяндаш-дева сыну ответила:
— А здесь она, камнем стоит.
Тогда Мяндаш-парнь сказал:
— Если эту камнем сделала, так веди другую.
Вот Мяндаш-дева обернулась дикой важенкой и опять побежала к тому же старику. Переплыла через Мяндаш-реку, где легкие — волны, печени — камни, и пришла к веже. Обернулась человеческой женщиной и вошла в дом.
Старик имел теперь двух дочерей. Мяндаш-дева сказала:
— Которая девка пойдет за моего сына замуж?
Средняя кричит:
— Я!
— Ну, ты и пойдешь,— говорит Мяндаш-дева.
Сняла каньги, дает средней дочке.
— Возьми каньги и просуши. Стельки хорошо расправь и положи сохнуть.
Та дернула стельки из канег, а стельки-то из тоньке-пойды. Она каньги положила сушиться, а тоньке-пойду съела.
Мяндаш-дева ночь проспала, а утром встала и говорит средней дочке:
— Поди, подай мне каньги обуть.
А стельки-то съедены. Вместо них простое сено положено. Мяндаш-дева стала одеваться, а стельки-то не те! Вместо тоньке-пойды обыкновенное сено. Мяндаш-дева оделась.
— Пойдем! — сказала.
Пришли к реке, и Мяндаш-дева спрашивает:
— Как ты пойдешь через Мяндаш-йог, кровавую реку? В ней волны из легких и камни из печеней?
А та и говорит:
— Как ты, так и я.
Мяндаш-дева обернулась дикой важенкой и переплыла через реку. Молодица же осталась на берегу. Бродила, тонула, едва-едва перебралась через Мяндаш-реку.
Мяндаш-дева подошла к своей веже. У вежи играли пыжики-ребятки. Она им сказала:
— Подите навстречу молодой.
Они побежали молодицу встретить и привести. А у нее был в руках посошок. Она им всех била по носам до крови. Они домой убежали к матери, показали ей мордочки и говорят:
— Вот как молодая нас встретила.
Молодица пришла к мяндашей веже. Пришла, двери открыла и говорит:
— В дом мяндашей войти — через порог из шейных позвонков перемахнуть. Из хребетных костей полы уложены. Как печени, гладки камни очага, и опоры — ноги оленя... Мяндаш-дева оказала:
— Тут в камень превратись.
Девушка окаменела.
Мяндаш-парнь с охоты пришел. Прямо к матери идет:
— Мати, где же мне жена?
Мяндаш-дева ему отвечает:
— Тут камнем стоит.
— Ну, когда камнем сделала и эту, так иди, приведи мне еще жену. Мать обернулась дикою важенкой и побежала. Переплыла через Мяндаш-йог, превратилась в женщину-человека и вошла в вежу к тому же старику. У старика одна дочь. Говорит ей Мяндаш-дева:
— Пойдешь ли ты за моего сына замуж?
Девушка ей в ответ:
— Какая буду жена твоему сыну? Он мяндаш!Я сыну мяндашей в жены не гожусь.
— Иди, дочь человеческая, в вежу мяндашей жить,— говорит Мяндаш-дева.— Иди, вот прими мои каньги сушить и стельки расправь хорошо.
Девица каньги приняла, отнесла их сушиться, а стельки расправила, развесила и высушила исправно.
Мяндаш-дева ночь спала, а утром, пробудясь, говорит:
— Принеси мои каньги со стельками.
Девушка тоньке-пойду хорошо просушила и каньги со стельками подала Мяндаш-деве надеть. Мяндаш-дева оделась и пошла. И вот дочь человеческая в мяндаш-вежу идет.
Приходят они к Мяндаш-реке, и Мяндаш-дева спрашивает девицу:
— Как ты, дочь человеческая, будешь через Мяндаш-реку идти? Мяндаш-йог, кровавая река, в ней легкие — волны, гладкие печени — камни.
Девица сказала:
— Переходи, Мяндаш-дева, через Мяндаш-реку и я как-нибудь, может быть, перейду.
Мяндаш-дева через реку переплыла, а девушка осталась у реки на берегу. Отщепила она кору ольхи-дерева и села у воды. Ольху-дерево откусывает, ольховую кору жует, брызгами, как пылью, брызжет в реку и поет:
Сохни, сохни, Мяндаш-река:
Легкие — волнами, печени — камнями,
Кровава река!

Мяндаш-йог высохла досуха, и дочь человеческая перешла через реку. Ольху кусала, жевала ольховую кору и брызгала, пылью брызгала в воду и пела:
Теки, теки, река Мяндаша:
Легкие — волнами, печени — камнями.
Кровава река!

И Мяндаш-йог опять потекла.
Девица пошла вперед. И вот показалась вдали мяндашей вежа. Здесь девица села. А Мяндаш-дева к дому пришла. Вокруг вежи пыжики-оленцы играют:
— Подите, ребятки, встретьте молодую.
И они, перебирая копытцами, побежали встречать молодицу. Навстречу ей прибежали и встали перед ней. Она их не била. Она каждому олененочку ввязала в уши красное сукно. С радостью они вернулись к матери домой. Кричат ей:
— Вот как мы встречены молодицею! Она ввязала нам в уши красное сукно.
И Мяндаш-дева сказала:
— Это хорошо.
Тут Мяпдаш-парнь с охоты пришел.
«Где мне жена?» сказал, а Мяндаш-дева ему говорит, что там на краю болота ждет.
Мяндаш-парнь диким хирвасом побежал. Устремился невесту смотреть. А девица в конце болота сидит и поет:
Вот он бежит! Вот од бежит!
Мяндаш-парнь, мяндашей сын.

А он не очень близким кругом обежал вокруг нее и вернулся к матери домой. Спрашивает его мать:
— Видел ли невесту?
— Видел,— ответил Мяндаш-парнь.
— Можешь ли, нет ли с нею жить?
И он сказал:
— И с ветру и с подветру был. Йалль-воай — жить могу.
Вот Мяндаш-парнь построил себе вежу и предстал перед дочерью человеческой красивым человеком и взял ее женою. И вот Мяндаш-сын живет с человеческой дочерью. Жили они хорошо. Жена его берегла, а он ее в строгости держал. И он дал ей запрет: «Нельзя шкуры-постели детские ребячьей мочой замочить» (табу Мяндаша производит впечатление пустого каприза со стороны мужа. Но в охотничьем быту этот запрет имел очень важное значение. Не забудем, что Мяндаш − охотник. Его запах был обычным для охотника на диких оленей. Он и сам был одет в шкуры диких оленей и спал на них. Запах свежих, чистых шкур скрадывал его человеческий запах. В чистых шкурах он мог охотится, мог находиться среди оленей. Но если шкуры замочить, они приобретут очень острый запах − запах “кислой шерсти”, т. е. запах человека. И охотник уже не сможет охотится. Так один из авторитетных сказителей объяснил причину этого табу).
Детей у них было много и постелей было тоже много. И вот они живут. Живут очень хорошо. Но однажды она не досмотрела: мальчишечка-дитя замочил постелю.
Мяндаш с охоты возвратился, в вежу входит, и не успел еще человеком обернуться, как ему из дверей нечистый запах в нос ударил. Он чихнул и сказал своей жене Мяндаш-каб:
— Я тебя строжил — нельзя замочить постели, а у тебя постеля мокрая — худой запах идет! Я не могу больше жить! Тяжелый дух тянет мне уши, трепет и дрожь мне от него.
И он убежал к материнскому дому. Пришел к матери и сказал:
— Мати, я не могу больше жить! Тяжелый дух уши стягивать стал. Мать ему сказала:
— Не говорила ли я? Не может мяндашой сын с человеческой женщиной жить. Слушай, дитя: в дом мяндашей вернись. Вот тебе материнская грудь. Вот тебе сосок, один и другой и третий и четвертый сосок. Живи! Но бойся, сыночек, у кого шкура черная — медведя-зверя бойся, и берегись волка-зверя, и из-за дерева и камня краснеющего красноликого — человека бойся.
И сказав это, Мяндаш-дева — Конньт-аккою (лопар.: “конньта” − “дикий олень”, “акка” − “старая женщина”) стала и всех в облике диких оленей из мяндаш-вежи вывела. А Мяндаш-каб, жена Мяндаш-парнь, обернула вокруг себя кислую, намокшую постелю и, оборотясь дикой важенкой, тоже побежала за ними. И превратилась она в вожака диких оленей. И будто колоколец рога ее стали для диких.
И вот, великим множеством сотен растянула она стада диких оленей по тундрам и ламбинам нашей земли.
А теперь скажи ты мне, вы люди ученые. Что это такое: рассказываю, как живых вижу, а где они? А ведь были они, обязательно были. Раз есть мы, то и они были. Это уж точно.

Сказитель П. В. Сарванов
Мяндаш-Нийд (сказитель П. В. Сарванов) // Чарнолусский В. В.
Легенда об олене-человеке. - М., 1966. - C. 55-62

Олень Златорогий

Передноворічний настрій нагадує про Лапландію, а чим знана вона, окрім Санти (чи то Йолупуккі) з оленями? А багато чим. Своїми казками, наприклад. Про чарівного Золоторогого оленя Мяндаша, що допомагав людям у їхньому тяжкому житті...

Колись читала книгу Чарнолусського "Легенда про оленя-людину" і, на жаль, маю лише уривки з неї. А виявляється ця книга достатньо рідкісна й досі мені її не вдалося знайти в інеті. Отож, відновлюю несправедливо забуте: ось один із міфів про Золоторогого оленя-Мяндаша у всій його суворій північній красі...

Великой Тьермес (Бог-громовик) гонит грозовые тучи. Голова его в небо уходит, десять кряжовых сосен — его рост. Зеленый шаст (косматый мох на деревьях) — его волосы, рвут их все ветры и никогда не сорвут. В руках его радуга-лук; он молниями бросает стрелы.
Собаки бегут впереди — каждая с оленя-быка.
Тьермес видит добычу и Тьермес смеется: и громы грохочут, и небо высоко уходит, высоко и падает вниз. Охотится Тьермес. Он бежит: где станет нога его — там просека ляжет, где другая опрется о землю — долиной станет земля. Там, где стопы его коснутся земли,— два лога ложится, в них реки медленно текут, а горы ручьями звенят.
Из-за Норвеги, из-за Лимандров далеких, где не нашей жизни начало, гонит Тьермес добычу. Она впереди, никогда не видима богу, близка ему для удара, вот-вот ударит молнией в сердце. То олень бежит Златорогий. Белый он — его шерсть серебристее снега. Черную голову держит высоко, закинул рога и на невидимых крыльях летит. Ветры вольные — его дыханье, они несут его в полете, в его пути. Глаза его полузакрыты. Но не смотри в них человек — от силы их ты будешь слеп. Закрой свои уши, когда услышишь бег,— от той силы ты будешь глух. Горячего дыхания его коснешься ты — и будешь нем.
Знай: то Мяндаш-пырре...
Знай: когда великой Тьермес настигнет Мяндаш-пырре и первой стрелой ударит, весь камень гор раздастся и выбросит огонь, все реки потекут назад, иссякнет дождь, иссякнут все озера, море оскудеет. Но солнце будет.
Знай еще: когда великой Тьермес стрелой вопьется в черный лоб меж золотых рогов, огонь охватит землю, горы закипят водой, на месте этих гор поднимутся другие горы. Сгорят они, как бородатый мох на старых елях. Сгорят полуночные земли, и лед вскипит.
Когда на Мяндаш-пырре ринутся собаки и Тьермес вонзит свой нож в живое сердце, тогда конец: упадут с небес все звезды, потухнет старая луна, утонет солнце далеко. На земле же будет прах.

Олень Златорогий // Чарнолусский В. В.
Легенда об олене-человеке. - М., 1966. - C. 80-81